[10686]

Зимой я написала письмо. Оно получилось легким и сказочным, и так сильно понравилось мне самой, что я пару дней ходила и думала превратить его во что-то большее. А потом поняла, что в голове у меня не рассказ, а много-много таких писем, и получатель у них может быть один единственный. За несколько ночей записала все и отправила.

Сейчас читаю "Гиперион" Дэна Симмонса и вижу, что одно из писем можно было украсить парой ссылок на эту книгу. Украшаю и делюсь.

Мой Паладин...

Мой Паладин!
Совсем немного времени прошло с момента нашего расставания, однако мне нет покоя. Ведь всякий раз я не только расстаюсь с тобой, безмолвно отпускаю, не надеясь, что ты вернешься. Я даже не знаю, куда, в какую галактическую систему, отправит тебя долг и служба Императору. В какой из пространственных вероятностей ты окажешься, покинув меня. Я смотрю на голограммы космических карт и вижу бесконечность вариантов.
Бесконечность.

Да, конечно, мне известно, что Кодекс Имперской гвардии не поощряет близких контактов, ни, тем более, любовных связей у паладинов Императора. А оттого я не претендую на место не только в твоем сердце, а даже и в мыслях. Однако мне Кодекс не может запретить ничего. И я думаю о тебе, мой Паладин. Я думаю о тебе, о бесконечности координат, в которых ты можешь находиться, о бесконечности вариантов твоего возвращения. О бесконечности, которую ты рисовал языком на моей шее еще вчера. О бесконечности нежности, в которую я падаю, всякий раз, когда ты снимаешь форму паладина, и я вновь вижу шрамы на твоем теле. Шрамы, которые я наизусть помню губами и подушечками пальцев. Шрамы, о происхождении которых я не имею права знать. Ты мог получить их где угодно, где угодно можешь получить новые.

И где угодно сейчас ты. Быть может, ты отправился с разведывательной миссией на Каладан, Эндор или Мауи Обетованную, и твой взор сейчас обласкан видами бескрайних морей и лесов этих планет. А может быть ты в составе дипломатической делегации на жуткой Салусе-Секундус, где любое неосторожное слово может стать началом войны. Кто знает, быть может, прямо сейчас ты в бою, сжимая сервоперчаткой скафандра штурмовую винтовку, усмиряешь бунт на Лайокукае - планете-тюрьме. Или в схватке на практически безжизненной, продуваемой мрачными ветрами варпа, Кадии - родине лучших бойцов Гегемонии. Где угодно из варпа мог выйти твой звездолет. Где угодно.

Боевой офицер Империи не обсуждает заданий и за двести сорок секунд может оказаться в любом уголке галактики, а с ним будет мое сердце. Мое сердце с тобой и только двести сорок его ударов разделяет нас, мой Паладин.
Двести сорок ударов сердца, четыре минуты, срок стандартного погружения в варп. Стандартного, смертельно опасного, погружения в варп. Что такого видишь ты, мой Паладин, на изнанке пространства, что по возвращении твои глаза холоднее и жестче космической мерзлоты? Что вымораживает твою душу так, что даже огонь моих поцелуев не растопит ее? Что открывают тебе эти двести сорок ударов сердца, разделяющие нас, что отнимают? Двести сорок моих маленьких смертей.

Подобно рыцарям средневековья на Старой Земле сегодня один человек - это снова сила, способная влиять на историю и творить ее. И ты творишь, мой Паладин. На забытых и заброшенных уголках Вселенной, в городах-ульях и планетах-резервациях, ты делаешь историю. Ты видишь ужасы и красоты далеких галактик, зарождающиеся и угасающие звезды. А я, дочь третьего из 12 Сенаторов Терры, одного из влиятельнейших людей Империума, я, самый молодой и перспективный парламентарий Корусанта, могу только ждать тебя, сплетая и расплетая в тревоге косы. Как десятки тысяч лет назад, я, мягкость и тепло, жду тебя, силу и стойкость, чтобы слиться в единое целое.

Возвращайся, мой Паладин. Возвращайся ко мне и привози обратно мое сердце.